|
(c) Loskutov !((Monsieur Kerouac))! Я встретил ее в сувенирном магазинчике, куда меня зашвырнуло в середине серого и мокрого марта. Она была красивее всех девок, которые там работали, строптивая бестия, родом с Севера, голубоглазая, с крепкой фигурой и стальным цветом глаз.
Еще там работали пацаны, но все какие-то никудышные, изнуренные работой в подвальном помещении. Один был кассир – тонконогий деловитый парень , скучный, как консервная банка. Второй – робкий прыщеватый Женя, от которого всегда разило его робким потом, а третий – араб по имени Сахит. Этот был круче всех. Вертел своими смуглыми пальцами вокруг, как циркач, болтал без умолку, ничуть не смущаясь плохим знанием русского, веселился и элегантно поправлял очки. Он был король матрешек и яиц фаберже, палеховых шкатулочек и цветных стеклышек. Знал все обо всем, втирал нам очки, ел на обед макрель и не любил бриться.
Я был стажером с потерянным взглядом, разладившимся пищеварением и пустым кошельком. В разгар мирового финансового кризиса Петербург пропесочивало изнутри, хотя Медвед обещал, что Россию это дерьмо не коснется никоим образом. Мои сибирские друзья повышибались с рабочих мест, там у себя в Барнауле, и все завидовали мне по электронной почте, вовремя слинял мол, молодец, мать твою. Кто ж знал, что в столицах тоже будет не сахар. В общем, Питер, март, жалкие голуби на перилах канала Грибоедова, серое небо, безденежье и безуспешные попытки бросить курить.
И тут она. С красиво нахмуренными бровками, горделивой аристократической походкой, йогуртами с бананами на обед, сильная и ловкая, как ласка, с именем Оксана. Ну и ладно, подумал я. Повезет, так повезет, не повезет, так… Я жил у друзей в университетском общежитии в Петергофе, поэтому каждое утро добирался, меняя автобусы на вагоны метро, черт знает откуда. В этих комнатушках всегда было неспокойно, пахло плесенью, перегаром и травой. Для стабилизации душевного равновесия я было придумал уединяться в углу комнаты с книжками, – у батареи было тепло, под задницей ворсился чахлый коверчик, так что жаловаться не приходилось, - но времени на то, чтобы отсидеться, не было ни в какую. Пулеметная очередь пьянствований и издержки шальных перехлестов человеческих судеб, требующие постоянного вмешательства, не оставляли меня в покое. Зачастую до самого утра мы набивали пепельницы окурками, ходили за водой для кофеварки на кухню и все рассуждали о литературе, современной петербургской поэзии, предисловии Топорова, вытрепываниях Мякишева, концертах, квартирниках, ценах на жилье, мировом неблагополучии белой расы, стихийных бедствиях, гелях для волос, видах женских трусиков, летних путешествиях на юг, степенях убойности марихуаны, правильности приготовления плова, содержимом чайных пакетиков, вяжущими свойствами кубанских красных вин, малых размерах Красной площади по сравнению с ее открыточным вариантом, микоплазмозе, кожаных перчатках, «Афоризмах житейской мудрости», положительных качествах ноотропов, влиянии обэриутов на раннюю поэзию Лимонова, вросших ногтях, менструальных циклах женского этажа, сворачивании самокруток, подделке военных билетов, преждевременных эякуляциях, жизни на Марсе, радиоэлектронике, Курте Воннегуте, влиянии группы «ДК» на группу «Ноль», начале эры Водолея, кукурузных хлопьях на завтрак, пониженном давлении, журнале «Трамвай», игре на альт-саксофоне, венустрафобии, джазовых радиостанциях, видах морских узлов, перхоти, дороговизне стоматологических услуг, болотной питерской погоде, расстройствах речи, блогах в живом журнале и тле.
(Не то, чтобы нас все это действительно интересовало. Половина из вышесказанного интересовала исключительно меня. Я и мои приятели не были добродушными битниками-экстравертами. Наверное, мы были просто надломленными людьми со страхом перед будущим и устаревшими моделями мобильных телефонов. Мы не ели жизнь большими ложками. Порой мне становилось тошно от всего, что я слышу из человеческих уст, хотелось заползти в свой угол и остаться там. Но нам, черт побери, приходилось о чем-то говорить.) Я отправился в туалет. Я люблю туалеты. В них можно быть собой, можно ковырять в носу, можно протирать ботинки туалетной бумагой, можно остаться на несколько минут в одиночестве и не очень приятно пахнущем спокойствии… Однако, меня опередили две технички – бабищи в красных комбинезонах. Они ворчливо и бойко переговаривались между собой о том, куда лучше повесить новую вывеску «не курить». Одна предлагала над раковиной, другая – над унитазным бачком.
- Смотри, уже стены пожелтели от табака, нашли место, пусть вон, на лестницу ходят.
- Давно пора повесить, устроили тут курилку, вон, уже и на подоконнике пятна.
- Это у тебя замшевые туфли?
- Нубук, нубук, мы с дочкой выбирали, выбирали…
Я ждал их мучительных несколько минут. Сначала они не могли отлепить скотч от катушки, потом вспомнили, что не захватили ножницы и остервенело отгрызали липкую ленту зубами (при этом одна из них еще что-то говорила, сквозь зубы.) Наконец, все так же щебеча, они убрались восвояси. Над унитазом теперь красовался свежеотпечатанный листок с просьбой не курить в формате Times New Roman.
А пятна на пластиковом теле подоконника посадил я, когда у меня пепел сам собой случайно стряхнулся с косяка… Радио Эль
Меня дергали на другую работу
Проститутки?...
Фляжка, как я ее потерял, звонил начальнику, потом снова потерял Я думал, нас свела судьба, а оказалось, что это просто никчемный эпизод в никчемной судьбе каких-то двух случайных людей. -----------------------------------------------------------------------------------------
О человеке, который потерял лицо, и что из этого вышло Жил да был человек, у которого была Поганая Харя. Харя уютно устроилась у него на передней части черепа, обросла волосами и зажила себе.
Каждое утро, поднимаясь со своей скрипучей кровати, человек невольно глядел в зеркало, по злой прихоти судьбы висевшее прямо напротив того места, где он размещал свои тапки перед сном. Поганая Харя была на месте, опухшая и посиневшая ото сна, едва ворочающая языком и зрачками. Человек приветствовал ее шлепками ладоней и говорил: «Ну же, просыпайся!» Харя неохотно открывала глаза, издавала какой-нибудь звук вроде отрыжки или словосочетания «да еб твою мать» и медленно просыпалась.
Человек шел по улице на работу. Он не любил своей Поганой Хари, поэтому натягивал шапку поглубже, даже летом. А если случайно видел свое отражение в витрине, пинал от досады что-нибудь, что было легко достижимо ногой и называл свою Харю всякими прозвищами, которых он выдумал в избытке – дубина, мерзкое хайло, паршивая дерюга, ублюдочный циферблат, орангутан, дерьмо и так далее.
В течение дня на человека смотрели разнообразные люди: коллеги, прохожие, менты, да мало ли кто. Некоторые даже с ним заговаривали. Тогда Харя даже приосанивалась от важности, надувала волосатые щеки и демонстрировала всем свои волосатые ноздри, огромные, как два глаза испуганного фламандского дятла. Хотя ее владелец в такие минуты больше всего желал бы уйти под землю, - посидеть там, выкурить сигарету, - нежели находиться под прицелами всех этих взглядов.
Несмотря на то, что он привык к долговременному сотрудничеству со своей Харей, большую часть времени она все же была ему омерзительна, совсем как тогда, в первый раз, когда он увидел ее, еще в роддоме. Харя досталась ему по наследству от одного плотника, который всю жизнь ругался как сапожник, пил как сапожник и ходил без сапог, как сапожник. Непонятно, почему он не стал сапожником. Он просто и непринужденно, вкладывая в это всю свою небольшую дубовую душу, ненавидел окружающий мир, а его собственная Харя (папа Поганой Хари) была злобно повернута прочь от людей и искривлена во всегдашнем желчном приступе свирепой неопохмелившейся тоски. Мать человека вынесла из своего детства тоже один суровый сувенир, а именно Дополненный и Исправленный Комплект Самых Популярных Кожных Заболеваний (ДИКСПКЗ-2), что сделало ее малопригодной для поиска супруга, но плотник как раз в то время удачно безумно надрался (это был ее выпускной, а он шатался по округе в поисках дхармы), дал ей по лицу молотком и яростно обрюхатил в бешеном прыжке, переживая приступ жестокой маниакальной меланхолии…
Поганая Харя всегда была не ко времени и не к месту. Более-менее пристойно она выглядела только под необычайно ограниченным числом углов, при очень тщательно настроенном свете, при этом она всегда капризно требовала толстых слоев тонального крема, жира, масла, афтершейва и прочих излишеств, милых ее порочной душе. Но особенной ее любовью пользовался лосьон. Если в течение долгого времени ее не спрыскивали качественным, крепким и достаточно вонючим лосьоном, Харя начинала конвульсивно дергаться и пытаться покинуть свое законное место на черепе. Как-то ночью она отлепилась от человека и выпрыгнула в форточку. Утром, замотав голову шарфом, человек выбрался из дома и, неуверенно ступая, начал рыскать по округе. Свою Харю он нашел в канаве, где она валялась, пьяная в ураган, опухшая и искусанная комарами, собаками и молью. Остатки какой-то пошлой застольной песни еще пузырились у нее на губах, а рядом валялись пустые бутылки от лосьона после бритья «Побрился и рад». Человек поморщился, вздохнул, поднял ее с земли, засунул в карман и отправился домой. Дома он тщательно ее отмыл, побрил и отругал, а потом поместил на место и сел завтракать. Харя виновато краснела, ругалась вполголоса и сетовала, что кофе слишком горяч.
Человек тосковал о теплом климате и солнечных днях, где было бы комфортнее и ему, и его Харе. Где к тому же можно нацепить солнцезащитные очки (по возможности, наиболее огромные) и ходить в них по бульварам и набережным, насвистывая похоронные марши и потягивая коктейли. Можно было бы стать этаким Зорро и по ночам тревожить покой похотливых южанок, влезая к ним в окна по увитым виноградом дорическим колоннам, закалывая шпагой будущих строптивых рогоносцев, при этом не снимая своей изящной черной маски… Так мечтал человек, сидя на своей работе диспетчером пропускного пункта.
Во время перерыва он пошел в туалет. Туалет был важной составляющей его рабочей жизни. Там он расслаблялся и делал всякие упражнения, а также энергичные движения, со стороны могущие показаться истеричными ужимками человека, которому уже нечего терять. Однако он называл их танцами. Наклонившись над дулом унитаза, просто чтобы рассмотреть свое отражение в воде, он вдруг почувствовал какую-то сосущую силу. Его Харя беспокойно зашевелилась. Сила стала интенсивнее, человек уперся руками в унитаз, однако его стремительно засасывало. Он даже вспомнил одно изречение Ницше, которое никогда раньше не мог понять – «Если долго всматриваться в бездну — бездна начнет всматриваться в тебя». Вихрем с его головы сорвало Поганую Харю, и она беспомощно завертелась в бурлящем потоке, колыхая пустыми глазницами от тупости и недоумения. Он попытался схватить ее рукой, но напрасно. Его еще больше пригнуло к унитазу, вот уже и голова его окунулась в воду. Он с горечью подумал о том, что надо бы предупредить коллег, чтобы они НИКОГДА не рассматривали пристально унитазные недра более одиннадцати секунд, ибо это смертельно опасно. Однако он уже ничего не успел – его ноги, затянутые в холщовые брюки, с хлюпом исчезли внутри сантехнического сооружения.
Он пролетел несколько метров, естественно, упал, и с трудом поднялся на ноги, вымокший, потирая ушибленную голову. Вокруг него простиралось огромное пространство, заполненное далекими, гулко отдающимися от стен голосами. Он пошел на свет, растопырив руки, чтобы не упасть. Всякая уверенность в себе покидала его с каждой секундой. Он уже готов был сесть на землю и обхватить от отчаяния руками свою голову, но тут откуда-то выскочил бородач в берете и схватил его за локоть.
- Как вы здесь оказались? – хмуро поинтересовался бородач. – Что, ваша роль уже закончилась, или чрезвычайные неполадки заставили вас покинуть внешний мир?
Человек принялся путано объяснять, как он угодил в это странное пространство, как упражнялся в туалете, как искал утром свою Харю. Он ничего не понимал…
- Так, ну что ж, отдохните, выпейте коньяку… А это, очевидно, ваше?– он держал человеческую Харю в своей левой руке, которую только что вынул из-за спины. - Можете ее сдать на хранение в отдел реквизитов.
- Что это за отдел такой? – недоверчиво спросил человек.
- Обычный отдел реквизитов. Вы ведь попали за кулисы театра, уважаемый.
- Да я в бизнес-центре, в будке сижу, пошел отлить…
- Вам этого пока не понять. Вся жизнь – театр, знаете ли. А вы зачем-то взломали рубеж реальности и оказались за кулисами. Вашу маску я, так и быть, отнесу сам.
- А мне что прикажете носить вместо лица? И почему у вас там так мокро?
- Унитазы являются священными порталами в закулисье. Их изобрел не кто-нибудь, а, по слухам, сам Фридрих Ницше, когда лежал в психбольнице и смотрел в своей голове «Фауста» в постановке Дюссельдорфского театра...
Бородач к этому времени уже повернулся спиной и пошел прочь. Харя в его руке вяло ругалась вполголоса. Человек увидел себя в зеркале – ба! Да он превратился в прекрасного принца! Это сразу придало ему сил.
По коридору, куда выходили двери многочисленных гримерок, сновали разные странные люди – одноногие стоматологи, клоуны без головы, шотландцы в костюмах свиней и карлики-кандидаты юридических наук. Пятясь назад, человек случайно наступил на чей-то хвост. Он обернулся. Хвост принадлежал безобразной ведьме, курившей в алькове высушенные зубы сионских мудрецов, забитые в причудливую трубочку. Застывший от отвращения, человек даже забыл извиниться. Он бормотал что-то, глядя на ее волосатые бородавки и поросшие густой плесенью брови.
Между тем ведьма хватала ртом воздух, распаляясь от ярости. Человек сжался до размеров прикроватной тумбочки. Безобразная тварь поцеловала его фиолетовыми губами, и человек немедленно превратился в жабу.
Он сидел на полу и вращал глазами. Потом двое дюжих молодцов в робах отнесли его к катапульте, а пыхтящий сигарой усталый режиссер скомандовал «Пли» и высморкался. Пролетев пару минут, рассекая воздух, по гулкой трубе, усеянной искусственными звездами, человек-жаба почувствовал нестерпимую вонь. Он понял, что возвращается обратно в реальность…
В реальность он выпрыгнул прямо из сельского деревянного туалета, весь обмазанный нечистотами.
Шмякнувшись оземь, он подпрыгнул вверх на своих четырех лапах, вздохнул и затрусил в сторону ближайшего болотца. Декабрь 2009 -----------------
Понедельник номер N
темно как в гробу, ничего себе утречко,
и спать хочется, хоть в петлю лезь
город встал, не выспавшийся, измученный
где вся его гордость и где его спесь ничего не происходило,
и автобус катился едва живой,
словно неведомая странная сила
на веревочке тащила его за собой тела, скованные морозом;
на поручнях висли головы гастарбайтеров,
смуглые, широконосые,
едва покинувшие многоярусные кровати закутанная в шубу женщина
смотрела на меня изредка искоса,
я почувствовал себя ее жертвой -
глупое чувство случайной близости утро ело глаза холодом,
салон развлекала паршивая радиостанция,
снег, тусклый свет, пробки - ничего нового,
жизнь суровая штука, подумал я,
начав просыпаться... -----------------------------------------------------------
два литра внутрь и четыре часа поспать
а мотыльки запутались в огоньках
снег прорастает на крышах - сопливая благодать
ангел свалился с неба,
бабах! деды мазаи в тулупах и босиком
тащат кривую елку, спижженую в саду
чей-то вчерашний ужин валяется под кустом
я полон портвейна, я встать уже не смогу кто-то горланит песни в метро, отбивая такт
дядьки в погонах дубинками чешут плешь
папа угрюмо маме показывает кулак
порно снимают в городе Будапешт между дубов-колдунов притаился черт
смотрит в окошко бани на голых баб
через трубу, так, как будто он звездочет
член свой когтистой лапою теребя красный колпак мелькает то тут, то там
если вглядеться пристальней, это нос
ходит, смеется, сморкается по углам
делает вид, что он тот еще дед мороз полон автобус смердящих нездешних лиц
лица на праздник спешат, несмотря на то
что ни регистрации нету у них, ни виз
и что шофер за баранкой уписывает бурбон в ногу подруги идут, каблуки стучат
будет веселье и порванные чулки
будет похмелье, улет, залет и отпад
я просыпаюсь и вспоминаю, куда подевал носки я просыпаюсь, а город летит уж с горы
в санках заснеженных сам по себе наугад притвориться, что это переводы стихов английского поэта-авангардиста Альдо Нарсежака супу поесть пришел,
утомился, рубил дрова,
пот мой соленый, словно рассол
а в супе плавает кроличья голова здравствуй, мохнатый, все плаваешь!
рядом садись, жена!
места хватит на лавочке
курам я дал пшена а поросята сегодня что-то молчат
неужто мертвы они все уже ---------------------------------------------------------
Литературная передача для начинающих графоманов «Потуги» День добрый! С вами доктор Бишоп, эсквайр. Кстати, тот, кто первым дозвонится к нам и растолкует мне, что значит «эсквайр», получит от нас собрание пустых винных бутылок, которые пылятся у меня под столом с нового года. В эфире культурная страничка нашего радио. Сегодня право на озвучание своих потугов выиграл один начинающий писатель из города Поддувало. Работает он мойшиком стекол в одной библиотеке и, в процессе мытья, как он нам признается в письме, читает из-за стекла корешки сочинений русских классиков и американских циников, и сам кое-чего левой рукой чиркает на запястье правой. Вот и все хобби. Уважаемый писатель, напоминаем, что для того, чтобы в эфире мы назвали вашу фамилию, вам необходимо прислать смс на наш номер. Стоимость смс всего-то полторы тысячи рублей. Смешные деньги, зато есть шанс, что ваше имя, а, точнее, фамилия, останется в анналах истории навсегда. Итак: «ЛЮБОВЬ, КОТОРОЙ БОЛЬШЕ НЕ БУДЕТ ПОТОМУ ЧТО НЕ БУДЕТ ВАЩЕ, ИЛИ РАЗБИТОЕ СЕРДЦЕ ДЛЯ ОДНОГО МУДАКА И ФОРТЕПИАНО. Сначала мы с ней трахались, а потом она вошла в шорт-лист литературной премии «Силуэт».
Нет, не так. В мае мы с ней переспали, а октябре она уехала в Москву и вошла в шорт-лист.
Скорее так. Мы с ней попытались переспать в мае, но не вышло, потому что я так и не решился подойти и познакомиться с ней. Мы обменялись короткими взглядами, чего мне, впрочем, хватило для полноценной эрекции, так что я ушел с банкета, прикрываясь чучелом куропатки, которое я незаметно стащил с кронштейна. А потом она истерично сказала, что больше не может так, и умчалась в Москву. Я пил, скулил и играл в крестики нолики со своей правой рукой.
Нет! К чему эти домыслы и извращения смысла!? Я увидел ее по телеку в апреле, когда она давала интервью… Вернее, стала жертвой социологического опроса на улице. Ушлый журналюга попытался взять у нее телефон, а вопрос: «Вы ведь любите спать голой, не так ли?» был просто предлогом. Она долго не выходила у меня из головы, а в октябре вошла в шорт-лист премии.
На самом деле, я написал ей письмо. Я хотел размазать на нем немного своей спермы, но передумал, испугавшись перлюстрации (вернее, какой-нибудь пронырливой одинокой толстухи с почтового отделения, которая потом предъявит мне розовощекого имбецила в подгузниках). Короче, я позвонил ей домой, и она согласилась со мной переспать.
Я проснулся, понял, что это был сон и от огорчения попытался наложить на себя руки. Мой сосед случайно оказался рядом и посоветовал для избавления от страданий дозваниваться в ночное телешоу «Угадай слово». Он сказал, что я начну раздражаться, сетовать на тупость телеведущих и быстро забуду про свою любовь. Так я и сделал.
Через год еженощных дозваниваний мой телефон сгорел, а я сам женился на телеведущей. Теперь у нас двое детей и счета за неработающий телефон.
Так вот, а она уехала в Москву, переспала с учредителем премии «Силуэт», прошла в финал, спустила выигрыш на кокаин и мужской стриптиз, и теперь пишет мне, что все это время любила меня.
Странно. Ведь меня никто никогда не любил. Я ощущаю явный подвох. Хм….» Дальше автор пускается в долгий заплыв по всяческим «э-э…» «хм-м-м…» «да-а-а…» и подобным им околонаучным фантазиям и гипотезам. Ну, а вывод я могу сделать такой, что автору еще ползти и ползти к литературному парнасу, да и не доползти.
Пишите новые письма. А на сегодня все. Окультурились и буде. Гип-гип ура.
|