| English | Russian |
| Hardy was saying that in his lifetime there had been two men in the world, in all the fields of human achievement, science, literature, politics, anything you like, who qualified for the Bradman class. One was Lenin and the other Einstein. | Харди говорил, что, какую бы область деятельности ни взять — науку, литературу, политику, всё что хотите,— среди его современников в мире было только два человека, чей уровень оказался недосягаем для других. Один из них — Ленин, другой — Эйнштейн. (C. P. Snow) |
| Indeed, in many parts of the world freedom of speech is so restricted that graffiti are the only remaining means of expressing political opposition. I bet that Hadrian's Wall hadn't been up for long before it had Romans Go Home written all over it. | Ведь во многих уголках света свобода слова настолько ограничена, что настенные надписи остаются единственным средством выражения политической оппозиции. Ручаюсь, что и Адрианова стена недолго простояла, прежде чем её испещрили надписи: "Римляне, убирайтесь домой!" (Guardian, 1986) |
| The whole world shares the fate of Lucrezia Borgia, who, though she seems on investigation to have been quite a suitable wife for a modem British bishop, has been invested by the popular historic imagination with all the extravagancies of a Messalina or a Cenci. | Весь мир разделяет участь Лукреции Борджи, которая, если разобраться, составила бы вполне подходящую партию современному английскому епископу, но которую народное историческое воображение наделило всеми экстравагантными качествами Мессалины или Ченчи (G. B. Shaw) |
