|
А вот еще замечательный рассказ от Лоскутова Алексея: День города N Середина апреля была похожа на осень. Такой аутентичный ноябрь. Правда, все листья с земли смели проворные дворники, видимо, даже ночью не покладавшие метел. Серый таз над головой вполне достоверно протекал прохладной зашиворотной водичкой.
В эти самые дни я по прихоти судьбы околачивался в городе N. Это был студеный угол в Северной Азии, где лишь пару недель назад асфальт, изуродованный зазубренной патиной льда, начал проступать наружу под горячим солнышком.
Деревья стояли непрочно и жалко, обкусываемые ветром и птицами. Мой приятель Леопардов курил дешевую сигаретку и активно плевался вокруг себя. Вскоре пространство вокруг него совсем увлажнилось. Я стоял рядом, съежившись от холода и пытаясь максимально глубоко уместить замерзающую голову в проем ворота.
- А еще можно стащить у кого-нибудь паспорт и загнать нужным людям.
Я кивнул. Мы пропивали деньги, полученные за сданную в больнице кровь. Вышло почти литр на двоих. В смысле, крови.
Мы вернулись внутрь. Я принялся грустно стоять у стойки. Леопардов, весело жестикулируя, рассказывал мне, что во время учебы в школе у него было хобби собирать потерянные на улицах всякими растяпами варежки и перчатки. У него множество таинственных увлечений было и есть.
Дверь звякнула о стену, и внутрь зашел трепещущийся старик. Не без колебаний он сумел заказать себе стакан водки. Леопардова осенило:
- О, мужик, - сказал он мне, - тебе надо срочно переходить на мадеру!
- А она подействует? – недоверчиво спросил я из-под вяло поднятой левой брови.
Леопардов начал ржать и хлопать себя по ляжкам. Не дожидаясь, когда он закончит, я выудил из кармана двадцать рублей и вежливо попросил буфетчицу налить сто граммов мадеры.
Пожалуй, он был прав. Красное сухое не предпринимало внутри меня активных наступательных действий, вяло бомбардируя мой гематоэнцефалический барьер холостыми залпами. Отсюда я был трезв и обессилен. Мадера, хотя и будучи отвратительной на вкус, сразу подняла мне настроение.
На Леопардове были «апрельские кеды», разрисованные красно-синими полосками.
- Не то, чтобы у меня еще были майские кеды, июньско-июльские кеды (специальная модель с дырками), августовские кеды… Просто не ходить же мне в зимних сапогах, когда уже такая теплынь, - пояснял он всем интересующимся его обувными предпочтениями.
Я доподлинно знал, что в у него кедах имеются довольно рваные носки, поэтому недоумевал, как он не чувствует холода в этот льдистый апрельский ноябрьский день.
Сегодня он был дополнительно в какой-то новой куртке, которую я на нем еще не видел. Как выяснилось, он взял ее поносить у друзей. Основополагающим вопросом, который задавал тон в последние несколько дней нашего совместного бродяжничества, наполнял смыслом наши действия и подстегивал энергичное любопытство, адресуемое без особенных моральных затруднений всем встречаемым нами знакомым, друзьям, а также просто добрым людям, являлся вопрос: «Как трахаются птицы?» Его высказал Леопардов однажды вечером, когда тащились к черту на рога сдавать пустые бутылки, утомленные долгим днем и ярким светом фонарей.
На следующее утро мы узнали, что сегодня День города N. Это не было событием исключительной важности. День города N ничем не отличался от 1 мая города N, Дня победы города N, 12 июня города N и всех зимних праздников за исключением того, что зимой моча быстрее затвердевала, и в центре города не образовывались многолитровые пахучие лужи, за полчаса до этого бывшие довольно известными пивными брендами.
Город N представлял собой перевалочный пункт для провинциалов и авантюристов. Провинциалы, приезжая сюда, несколько окультуривались и получали образование. Авантюристы, попадая в город на попутках или существуя здесь по факту рождения, искали способов заработать деньжат, чтобы продолжать и дальше как можно более легкое существование или умчаться подальше в еще какую-нибудь дыру.
Мы с Леопардовым раздобыли с утра дешевого портвейна и, радостные, полезли его пить на пожарную лестницу Центральной библиотеки. Радость наша понятна – нам удалось найти алкоголь, и даже быстро. В этот день алкоголь гражданам не полагался. Разодрав горлышко бутылки зубами, словно лев антилоповую шею, я сделал глоток и задумался, куда бы нам наливать вино. К счастью, у Леопардова в переметной суме оказалось искусственное пластиковое дерьмо, которое он радостно подкладывал своим бывшим уже коллегам по работе на обеденные столы, а также во всякие неожидаемые ими места. Он перевернул дерьмо вверх ногами, и из него получилась отличная емкость. По моим расчетам, в нее входило 150-200 граммов напитка.
Закончив сидеть на пожарной лестнице (от сидения на ребристой решетке наши задницы стали напоминать матросскую тельняшку), мы отправились в центр города.
Кто-то, разбухая от пафоса, однажды сказал мне, что город N строили по образцу Петербурга пополам с Афинами, и вообще город N считается довольно популярным местом обитания среди его семьи и нескольких выдающихся деревенских литераторов, которых он имеет честь знать. Ну что ж, постройки в старой части города еще отдают дань простоволосому классицизму, это так. В ветреный день это можно даже почувствовать физически, когда штукатурка с этих колоссов сыпется, как мандарины в Марокко или каштаны в Новой Гвинее.
Между тем Леопардов, неумолчно рассказывал мне, как он водил туристов в горах прошедшим летом. Однажды они напились; стоял жаркий август. Рассевшись за импровизированным столиком, компания поглощала самогон, а Леопардов потихоньку сливал наполовину, а то и полностью содержимое своих стопок под столом на горячую землю, потому что был и так безмерно пьян. Туристы оказались крепкими, как баобабы, не то механизаторами, не то ассенизаторами откуда-то с Севера, поэтому почти не пьянели. Когда Леопардов свалился-таки на траву, они решили над ним подшутить и ласково накрыли его ветками хвороста. Потом сфотографировали его под хворостом и утром торжественно вручили фотографию ничего не понимающему Леопардову с дарственной надписью «Пьян в дрова». КПД нашей праздничной прогулки с точки зрения просвещения был нулевым. Никто не знал, как ответить на наш вопрос. Вместо этого все тянулись похотливыми глотками к двум нашим трофейным бутылкам.
К вечеру мы сидели в парке и невольно слушали, как на одной из пьяных лавочек компания пыталась играть на гитаре «Короля и шута». Я излагал своему приятелю свои взгляды на женщин и семейную жизнь. Взгляды эти были, в общем, простыми, а именно: мне было начхать на проблемы брака и семейной жизни. Во мне горел синим пламенем холодный нигилизм:
- Глупо ждать чего-то хорошего от женщин. Гусь свинье не товарищ, баба с возу, - кобыле легче, пер аспера ад астра…
Леопардов поблескивал в темноте значками. Они у него были прицеплены в самых неожиданных местах: советские, пионерские, ГТО, всякие медальки за труд и успехи в учебе. Он их обожал и всегда был готов пополнить свою коллекцию. Вдруг он сказал тихо:
- Саша, мне, как нерегулярному ритм-гитаристу почти почившей в Бозе панк-группы «Канализация», режут слух, - тут он отчетливо выкрикнул в сторону ребят с гитарой, - ВСЯКИЕ НЕУКЛЮЖИЕ МЕЛОДЕКЛАМАЦИИ!
Я замер. Леопардов тоже неожиданно успокоился, приняв былое невозмутимое выражение лица. Мелодекламации продолжались с прежним неуспехом. Через некоторое время Леопардов стал упрашивать меня пойти с ним и показать мастер-класс этим неумелым лабухам. Так продолжалось минут десять. Периодически он вспоминал про свой «мастер-класс» и начинал звать меня пойти с ним вместе. Однако я отклонил все его просьбы. Вместо этого я утащил его прочь из парка.
Но тут он сказал, что собирается справить нужду и вернется через минуту. Я стоял под раскидистой елью и ждал его, сжимая холодными пальцами почти пустую бутылку. Небо набухло тучами. Небо почему-то было трезвое и скучное. День города N его никак не занимал.
Леопардов бодрой рысью выскочил из парка, подхватил меня под локоть и увлек в сторону ближайших гаражей, жестами приказав молчать. Сидя в тени на корточках, мы услышали, как несколько человек, ругаясь и плюясь, посуетившись у выхода из парка, разочарованно побрели обратно.
- Я подхожу к ним, скрываемый кустами, и говорю: «Чуваки, тут вообще-то аккорды должны быть, а не какое-то безграмотное дерьмо вместо музыки… Кстати… а вы в курсе, как вообще птицы трахают друг друга?» Тут они всполошились, стали изумляться, материться, полезли в кусты, пришлось уебывать! – поведал мне Леопардов вполголоса.
Справившись с приступом душившего меня смеха, я предложил пойти в какое-нибудь ночное кафе погреться и выпить кофе.
Двумя полоумными тенями мы заплыли в круглосуточную кофейню: Леопардов был высоким и тощим, с развевающейся из-под бейсболки черной гривой, в выцветших джинсах и кедах с красно-синими полосками. Я – тем, кем я обычно являюсь, в футболке и галстуке. Бюро переводов обещало мне выплатить гонорар завтрашним утром, вот я и нацепил галстук. Поэтому же я мог позволить себе выпить кофе скользкой апрельской ночью, когда под ногами грохочут невидимые в темноте пустые пивные бутылки и карнавальные маски, забытые удирающими с праздника шутами, на тумбах колышутся вымпела, пьяные коты изучают географию помойных баков и подвалов, а черный воздух над землей одинаково свеж и чист, куда бы ни занесло тебя капризное провидение в попытках позабавиться.
Ну, и угостить Леопардова.
Выпив кофе и зайдя отлить в уборную, мы решили уходить. Обычно Леопардов идет впереди, имея более длинные ноги (за что я люблю распевать при нем песню про наркозависимого журавля – «ТАкой-тАкой длинноносый, тАкой-тАкой выступает/ ТАкой-тАкой длинноногий/ Ко-но-пельку поеда-ет!»), но в этот раз я подошел к двери кафе первым. Мы вышли, и он толкнул меня локтем в бок, мол, быстрее, валим. Я ничего не понял, но потом заметил в его руках меню – листок, вставленный в пластиковую настольную рамку.
- На хрена тебе это сдалось? – только и успел я спросить, потому что сзади взвизгнула стеклянная дверь.
Раздались грузные, с трудом ускоряющиеся шаги сопящего командора – охранника заведения. Я успел предположить, что мужик наверняка была закостенелым ретроградом, снедаемым геморроем, а тут еще мы. Мы шли вдоль автостоянки, не предпринимая попыток бежать, я называл Леопардова мудаком, но он не реагировал. Командор догнал нас и потащил моего приятеля обратно внутрь. Это был здоровый мужик лет пятидесяти, с которым странным образом иметь дела не хотелось вообще. На мой протест он ответствовал: «Отдыхай!», после чего они исчезли в недрах кофейни.
Леопардов вышел на улицу невредимый, довольно неспешно, через полминуты. С его слов, он умудрился миновать одесную командора, но тот пожелал ему в спину как минимум больше тут не появляться. Пластикового меню с ним уже не было. Мы шли вдвоем по пустому ночному городу и строили планы, как из него выбраться. Леопардов был слишком безумен, чтобы кто-то мог его в этом поддержать. Я, очевидно, тоже, потому что все мои друзья переженились, знакомые девушки были довольны своей собственной жизнью, и даже сегодня, в день города N, никто не вспорол сонное брюхо моего телефона самой захудалой соловьиной трелью с самым захудалым вопросом «Ну как дела?».
И, черт, возьми, как же совокупляются эти пернатые твари?
В конце концов, мы оказались под мостом. Обычным железнодорожным, пробиваемом насквозь светом луны. Мы опять что-то пили, а потом пели…
Нас могли услышать, но нам было все равно. 31\3\9
|
